Ведьма в Царьграде - Страница 130

130

– Тогда погляди мне в глаза, и пусть твой Бог позволит понять мои мысли, понять, что у меня на душе.

Он смотрел. Она же старалась вложить в свой взгляд всю свою любовь, всю тоску, какой извелась за ним на чужбине, все свои помыслы о том, что готова даже отказаться ради него от чародейства… родить ему детей. Она станет его женой… но лишь при условии, что он оставит своего распятого Бога. Разве ее любовь, все то, что было между ними, не стоит того, чтобы отказаться от христианской веры?

– Я не сделаю этого, – глухо и печально сказал Малк. – Это здесь. – Он приложил руку к груди. – Я христианин, Малфрида. И я крестился, даже понимая, что теряю тебя. К тому же… – он помедлил и вдруг решительно произнес: – Теперь у меня другая жена. И скоро будет ребенок. Мой ребенок. Говорю же, я теперь не одинок.

И, словно в ответ на его слова, дверь распахнулась и появилась их служанка Гапка. Малфрида лишь привычно глянула на нее, но потом посмотрела уже внимательнее. Догадалась – это и есть жена Малка. Неказистая, коренастая, не чета ей, но все же жена. И под ее передником топорщится живот. Они ждут ребенка.

– И ты променял меня – меня! – на эту рабу?

Малфрида почувствовала себя униженной. Малк, ее Малк сошелся с приживалкой-рабыней! Променял свою великую любовь на обычную бабу, которая куховарила и опекала его в отсутствие жены… А еще грела ему постель, раздвигала ноги… пока не понесла от него. И Малк уже не одинок. У него есть жена, наверняка тоже христианка, которая родит Малку дитя, какого так и не принесла ему Малфрида. И теперь ей надо уйти…

Ну уж нет. Так просто она не позволит им себя отринуть!

Ведьма ощутила, как в глубине ее как будто опалило огнем. Заурчала утробно. Прикрыла глаза, наслаждаясь тем, что поднималось в ней – звериная, лютая злоба. Ведьма вцепилась в плетень, и сквозь варежки стали прорезаться когти, а из приоткрытого в недоброй улыбке рта появились клыки. Вот сейчас она выпустит это из себя и разорвет их обоих. Это будет ее месть за предательство и унижение! Она набросится на них – и лишь кровавые ошметки полетят! Ну же…

Она вызвала то темное, что таилось в ней… но испытала только бессилие. Даже когти втянулись, гневная волна иссякла. И когда Малфрида открыла глаза, она увидела, что Малк стоит, заслоняя собой проход к дому, и сотворяет крестное знамение, шепчет что-то негромко. Молитву наговаривает. И… ничего не произошло. Неужели этого достаточно, чтобы сдержать чародейство столь сильной ведьмы?

Малфрида сглотнула ком в горле. Произнесла негромко:

– Ты понял, что бы сейчас могло случиться?

– Да. Но моя вера оградит меня.

Даже ее чар он уже не опасался. И не страх был в его глазах, а грусть.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – тихо спросила Малфрида. – Чтобы исчезла из твоей жизни, будто меня никогда и не было? У тебя ведь теперь есть другая. Ты ее любишь.

Глаза Малка вдруг стали совершенно беспомощными. Он оглянулся на сжавшуюся у столбика крыльца беременную женщину, потом перевел взгляд на стоявшую перед ним с гордо вскинутой головой роскошную ведьму. И застонал.

– Да, я полюбил ее. Она мне утешение и родная душа. Однако – помоги мне Боже! – я ведь и тебя люблю! Как тебя можно забыть? Поэтому… Я ведь переживаю за тебя, я хочу тебе только добра. И хоть ты не послушаешь меня, я все же прошу тебя: спаси свою душу! Мне больно осознавать, что твоя сила тебя же и губит. А спасет тебя лишь одно – прими истинную веру!

Малфрида удивленно взглянула на него. По сути, он повторил то же, что и Никлот. Но Малфрида знала – они просто пугают ее. Пугают, потому что сами опасаются ее колдовских сил. Запрокинув голову, она захохотала – звонко, оглушительно, недобро.

Итак, Малк ее по-прежнему любит, но хочет, дабы ради него она перестала быть самой собой? А ведь она почти согласилась пойти на это, готова была стать ему верной женой. Но уподобиться жалким христианам? Уподобиться самому Малку? Да он уже для нее ничто!

Она уходила, все так же смеясь. Не оглянулась даже, когда Малк позвал ее, опять повторял, чтобы она спасла себя, что он не найдет себе успокоения, понимая, что колдовство превратит ее в чудовище, в нелюдь!

Ох, как же надоедливы эти христиане!

Малфрида не видела, как Малк выбежал за ней, смотрел с отчаянием вслед. Казалось, сейчас бросится догонять ее… Но к нему уже подскочила взволнованная Гапка, прижалась, умоляла, плакала, молила. И он уступил. Накинул на нее свой полушубок, повел к дому, обняв за плечи. Но шел медленно и тяжело, будто под грузом навалившейся боли. Однако больше так и не глянул вслед ушедшей ведьме.

Она была уже далеко. Поначалу шла, потом бежала между красноватых стволов сосен, под все усиливавшимся снегопадом, навстречу ветру. Но холода не чувствовала. Более того, чем дальше она уходила, тем жарче разгоралось в ней непередаваемое ощущение клокотавшей внутри мощи. Как же она устала быть придавленной этими иноверцами с их упорством и убежденностью в своей правоте! Они подавляли ее, лишали волшебства. Но теперь она наконец ощутила свободу, силу, жар в крови…

Жар усиливался, Малфрида на ходу скинула свой роскошный охабень, отбросила пышную шапку, рвала с рук браслеты, дорогие колты с головного обруча – все то, чем украсила себя, чтобы поразить Малка, понравиться ему. Да и кто такой этот Малк? Он прав в том, что они всегда были слишком разными. И она уже забыла его, не думала о нем. Ее влекло иное.

Грудь распирало, кровь кипела. Не в силах больше сдерживаться, Малфрида пронзительно закричала, разбежалась, прыгнула, взлетела и, перекувыркнувшись в воздухе, опустилась, почти упав на грудь… Но упала уже на сильные лапы пушистой светлой волчицы.

130