Наконец Агав Дрим сделал им знак остановиться перед огромной аркой, ведущей в тронный зал Магнавры, опять стал напоминать о троекратном поклоне и проскинезе, но попятился, когда к княгине подошел важный сановник препозит, встал во главе процессии, ожидая, когда будет подан сигнал войти. Арку тронного зала от приемной отделял большой бархатный занавес, расшитый золотом, за ним ощущалось легкое движение, какие-то звуки. Где-то в глубине величественно заиграл орган. Ольга неожиданно занервничала, нервно смяла расшитые жемчугом широкие рукава голубого одеяния, задрожала. «С чего это?.. Будто девчонка неразумная. А ведь когда я уже княгиней стала, этот Багрянородный еще и не родился. Выходит, я старше и мудрее его», – думала княгиня, но кровь вдруг отлила от ее щек, они побледнели, почти сливаясь с белым мафорием, ниспадавшим из-под жемчужного венца до земли. И тут же кто-то шагнул к ней, пожал руку.
– Успокойся, краса моя. Я с тобой. Подсоблю, если что.
Свенельд. Всегда рядом. Всегда помогает. Ольга слегка повернулась к нему, качнулись жемчужные грозди подвесок у лица. Свенельд, в парче весь, с собольим воротником на плечах, улыбался, как обычно. Он всегда был щеголем известным, и сейчас даже выгоревшие на солнце волосы анепсия не умаляли его величия; золотое очелье из полированного золота смотрелось на нем, как и должно, – внушая почтение. Да, имея подле себя такого…
Княгиня не успела додумать мысль до конца, когда богатый занавес стал медленно раздвигаться, препозит шагнул вперед, за ним – Ольга, следом – многочисленные члены ее свиты.
Огромный зал был богато украшен: сияющие полы, дорогие драпировки, яркие эмали, вызолоченные канделябры, большие люстры-паникадила. Впереди на возвышении, куда вели несколько ступеней, восседал на троне император Константин Багрянородный. Невидимый хор пел:
– Многие лета августейшему государю!
– Да будет милостив к тебе Господь!
– Августейшему государю слава великая!
Ольга, увлекаемая под руки двумя неизвестно откуда возникшими евнухами, неспешно двигалась вперед. Внимательным взором отметила суровое, даже нахмуренное лицо Константина – темные брови, темные глаза, сверкающий венец, ниспадающая до самого подножия трона парчовая мантия – будто расплавленное золото. По правую руку от императора восседала его супруга, рядом на золотом троне – Роман и его супруга Феофано. Слева от императора Ольга увидела патриарха Полиевкта. Показалось, что у того особо растроганный вид. С чего бы ему умиляться?
Но думать было уже некогда, Ольга смотрела на великое чудо Мангаврского зала: за троном базилевса стояло золотое дерево, на котором стали вращаться и петь украшенные эмалью птицы. А тут и лежавшие у трона золотые львы приподнялись и начали издавать рыкающие звуки. Впору бы онеметь от такого дива, если бы ей ранее не поведали о чудесах Палатия. И Ольга лишь подумала: «Вот поглядели бы они, как Малфрида огонь с руки пускает или заставляет птицу перелетную опуститься с небес и сесть на плечо. Вот это диво. А это… Но красиво все-таки. И впрямь, молодцы ромеи, есть чем им гордиться».
За ее спиной послышались ахи и охи, но евнухи уже висли на руках, говорили:
– Пади, пади ниц перед божественнейшим!
Уловила позади себя шорохи, движение, разобрала даже, как Агав Дрим ворчал на ее людей, заставляя совершить полагающуюся проскинезу. Ольга подумала: «А Свенельд подчинится ли? С его-то гонором…»
Но Свенельд понимал, что его государыне нужна поддержка этого насупленного базилевса. Было слышно, как звякнули пластины его пояса, когда распростерся ниц. А вот Ольга… Она только встряхнула руками, высвобождаясь от настырных евнухов. Приложила ладонь к груди и склонила голову. Как приветствие равной равным.
Так и стояла, слыша впереди некое движение, украдкой глянула. Трон императора сначала взмыл вверх на цепях, а потом вновь опустился. Теперь на плечах императора была уже не золотая накидка, а пурпурная, с мерцающим каменьями подолом, голову венчал другой венец, украшенный наверху драгоценным крестом.
– Вставайте, – раздался голос, и спутники княгини стали подниматься, опять кто-то ахнул, подивившись перемене в облике императора. Ну-ну, будто иных див они на Руси не видели, будто волхвы-кудесники мало их поражали, когда тешили народ чудесами колдовскими.
В наступившей тишине заговорил не Константин, а стоявший подле него евнух (еще один!). Сказал, как августейший император рад принять у себя при дворе архонтессу русов, как долго ждал этой встречи. Пустые слова. Ольге было бы что ответить, но сказала лишь учтивое: и она сердечно рада встрече, и она долго ждала… Не удержалась, чтобы не добавить нотку язвительности: мол, истомилась уже в ожидании. Но нанявшийся переводчиком местный рус говорил цветисто и красноречиво, Ольга разобрала, что он толкует: как она восхищена и поражена всем увиденным, даже рыдать от счастья готова, и душа ее трепещет, что смогла-таки предстать перед ясные очи наивысочайшего.
Ну, это уж слишком!
Ольга повернулась и поискала глазами среди свиты отца Григория, сделала ему знак приблизиться. Какой-то ропот прошел по залу, переводчик сбился, когда Григорий вышел вперед и поведал, что княгиня прибыла, дабы проявить добрые отношения к Византии, а также наладить договоры, какие некогда были заключены Византией с Русью. Ибо лад и согласие между двумя великими держа вами должны служить миру и процветанию, чтобы и торг совершался, и люди встречались, и взаимная выгода была.
Ольге показалось, что суровые брови Константина несколько раздвинулись и он усмехнулся в свою пышную бороду. Но ему и впрямь было весело. Вот она какая, строптивая владычица варваров, сразу о делах заговорила, без всяких долгих проволочек. Но не его, Константина, забота постигать тонкости старых договоренностей, на это при дворе есть логофет дрома, поверенный базилевса по делам сношений с иными державами. Княгиня же должна радоваться, что все-таки приняли, трепетать должна. Но не трепещет. И смотрит прямо в глаза, будто и в самом деле рассчитывает, что император ей ответит. И самое странное, что Константину действительно захотелось пообщаться с архонтессой. Ну хотя бы о том, отчего она так молода. Вон стоит прямая, как свеча, как ледяная королева севера в своих голубых с жемчугом одеяниях, со светлыми серыми глазами. И ресницы, как у отроковицы какой. Губы молодые и сочные… Неужели эта женщина, как говорили, и впрямь старше его годами?